Любовь и смерть Александра Грибоедова

А сегодня Сова расскажет о серьёзном. Что мы всё о книжках? Давайте уже и о писателях поговорим!

Вот если бы вам пообещали рассказать историю, в которой фигурируют чувство, поразившее как молния, юная красавица во вдовьем платье, отвергнутый блестящий ухажер, упавшее обручальное кольцо, персидский шах, восхитительный алмаз ценою в жизнь и 28-летнее ожидание свидания, вы бы наверняка решили, что речь идет о фантастическом сюжете "мыльной оперы"!

Тем не менее, в этой истории нет ничего выдуманного – это реальная история любви  писателя Александра Грибоедова и Нины Чавчавадзе.

Итак, в 1822 году в Тифлис приехал новый чиновник дипломатического ведомства Александр Грибоедов - поэт, драматург, подающий надежды дипломат. Не прошло и недели, как он стал желанным гостем в семье Чавчавадзе. Как-то раз во время званого обеда Александр Сергеевич сел за рояль... Слушатели были поражены его игрой, а князь, не раздумывая ни минуты, попросил Грибоедова заниматься с Ниной.

Одиннадцатилетняя девочка всей душой привязалась к своему учителю, открывшему ей волшебный мир музыки. Она воспринимала Грибоедова как члена семьи и со временем привыкла делиться с ним самым сокровенным. А он, при всей своей сдержанности, не мог не умиляться чистоте и прелести детской души.

В 1823 году Грибоедов уехал в Петербург, а, вернувшись в Тифлис через несколько лет, встретил уже совсем другую Нину. Она не утратила детской простоты и открытости, и все же чудесное превращение свершилось: перед ним была очаровательная девушка, правда, еще совсем юная. Назвать ее прекрасной – не погрешить против истины. Изящная, черноокая, проказливая Ниночка отличалась необыкновенной красотой, которую современники ставили наравне с прелестью Натали Гончаровой, княжна и нравом отличилась  – удивительно светлое, обаятельное, неземное существо.

Уроки музыки возобновились. Нина давно поняла, что не знает человека умнее и прекраснее Александра, но боялась признаться себе в главном: ее детское восхищение переросло в любовь. Она была уверена, что никогда не сможет понравиться этому самому лучшему на свете человеку. А Грибоедов убеждал себя, что он уже слишком стар для своей прелестной ученицы и она наверняка никогда его не полюбит. Они словно играли в "кошки-мышки" - друг с другом и каждый сам с собой. Эта игра могла тянуться бесконечно, если бы в один прекрасный день Грибоедов не понял: терять-то ему, собственно, нечего. Все, что занимало его - литература, политика, музыка, - без Нины лишено было всякого смысла, и жизнь казалась бесцветной и скучной.

Их судьбоносная встреча произошла 16 июля 1828 года в Тифлисе, в доме Прасковьи Николаевны Ахвердовой, которая была большим другом семьи Чавчавадзе и старин­ной приятельницей Грибоедова. К своим старым друзьям Александр Грибоедов заехал по дороге в Персию, куда был назначен министром-резидентом. Сидя за обеденным сто­лом, он не мог оторвать глаз от Нины, очаровавшей его прелестью распускающегося цветка. Под его взглядом девушка окончательно смутилась — да, они давно не виделись, и, возможно, она очень изменилась, но не пристало ему, человеку светскому, дипломату, русскому министру-посланнику в Иране, так смотреть на нее!

События решающего дня Александр Сергеевич подробно описал в письме своему другу Фаддею Булгарину: "Я обедал у старой моей приятельницы, за столом сидел против Нины Чавчавадзе, все на нее глядел, задумался, сердце забилось; не знаю, беспокойство ли придало мне решительность необычайную. Выходя из-за стола, я взял ее за руку и сказал: ("Пойдемте со мной, мне нужно кое-что Вам сказать"). Она меня послушалась, как и всегда, верно, думала, что я ее усажу за фортепиано… щеки у меня разгорелись, дыхание занялось, я не помню, что начал ей бормотать, и все живее и живее; она заплакала, засмеялась, я поцеловал ее, потом к матушке ее, к бабушке. Нас благословили, я отправил курьера к ее отцу в Эривань с письмами от нас обоих и от родных". Ответ не заставил себя ждать: князь Александр с легким сердцем благословил жениха и невесту.

Нина Чавчавадзе — невеста! Это известие заставило стра­дать многих мужчин. Воспоминания современников свиде­тельствуют, что к 16 годам прелестная княжна Чавчавадзе пленила не одно сердце. Ее благосклонности добивалось множество завидных кавалеров.

3 сентября 1828 года в тифлисском Сионском соборе состоялось бракосочетание «полномочного министра в Персии его Императорского величества статского советника» Александра Грибоедова и 15-летней Нины Чавчавадзе, дочери друга Грибоедова, поэта, генералмайора, князя Александра Чавчавадзе. Незадолго до свадьбы Грибоедов тяжело заболел малярией. Нина весь период его беспамятства не отходила от его постели ни днём, ни ночью. В день свадьбы Александр Сергеевич был ещё очень слаб и не совсем здоров, сыграло роль и волнение - во время венчания с женихом случился ещё один приступ малярии, руки его задрожали, и обручальное кольцо, которое он надевал на палец невесты, выскользнуло и упало на пол, что очень смутило суеверных гостей — это показалось недобрым знаком...

Свадьбу Александра и Нины праздновал весь город. Когда Грибоедовы под руку выходили из собора, собралась толпа. На всём пути следования карету молодых сопровождала стрельба из ружей и пистолетов. Перед ними расстилали бурки, бросали под ноги цветы. У двери квартиры Грибоедова возник коридор из скрещённых клинков, обнажённых сабель, и молодожёны прошли под этой сверкающей аркой. Через два дня в честь молодых был дан бал на сто персон, после которого молодые отправились в свадебное путешествие по Кахетии.

После недели безоблачного счастья Александр Грибо­едов и Нина Чавчавадзе отправилась с большой свитой в Персию (в их караване было сто десять лошадей и мулов). В пути они ночевали в шатрах на вершинах гор, где дул сильный ветер и царил зимний холод. В дороге Александр Грибоедов рассказывал жене о своей жизни, о том, как он учился в университете, служил в Коллегии иностранных дел. О том, что привык жить на съемных квар­тирах, странствовать и скитаться по чужим краям — сна­чала Тегеран, Грозная (крепость на Кавказе, где Грибоедов служил недолгое время и был арестован по делу декабрис­тов зимой 1826 г.), потом Петербург, Тифлис, снова Теге­ран... Нина окружила мужа нежностью и заботой, наслаж­даясь каждой минутой, проведенной рядом с ним. Грибоедов, часто засиживаясь у костра, записывал что-то то в путевом журнале, то просто на листках бумаги.

Не желая подвергать беременную жену, которая неважно себя чувствовала, опасности в Тегеране, Алек­сандр Грибоедов на время оставил ее в Тавризе — своей резиденции полномочного представителя Российской им­перии в Персии, и один поехал в столицу на представле­ние шаху.

Торжественный въезд в персидскую столицу совпал с днем, когда Солнце вошло в созвездие Скорпиона, что астролог счел неблагоприятным знаком. На следующий день Грибоедов нанес официальный визит министру иностранных дел Мирзе-Абдул-Хассан-хану и другим важным персидским чиновникам.

И лишь через день, после согласования церемониала приема русского посланника, состоялась его встреча с шахом, на которой Грибоедов вручил верительные грамоты. Персидский шах восседал на троне в полном праздничном облачении и в тяжелом украшенном камнями головном уборе, как этого требовал этикет.

В знак уважения шах прислал русскому посланнику прекрасную лошадь с золотой уздечкой, ценные подарки и наградил его орденом Льва и Солнца 1 степени. Не забыты были и остальные члены русской миссии: чиновники получили подарки и ордена Льва и Солнца II степени, все остальные, включая казаков, охранявших русскую миссию, тоже удостоились подарков и золотых медалей.

А сам Грибоедов отправил жене красиво инкрустированный чернильный прибор, купленный им в одной из тегеранских лавок. На лицевой стороне чернильницы были изображены ангелы, а на тыльной стороне крышки по его просьбе выгравировали надпись на французском языке. Перевод ее гласил: «Пиши мне чаще, мой ангел Нинули, навеки твой А.Г. 15 января 1829 г. Тегеран».

 За несколько дней до отъезда в Тавриз в российское посольство пожаловал некий Мирза-Якуб и заявил о желании возвратиться на родину, в Армению. Грибоедов, выяснив все обстоятельства дела, принял в судьбе Мирзы-Якуба деятельное участие, оставив его при миссии, что вызвало неудовольствие шаха.

Негодовал и шахский двор, требуя от русского посланника выдачи Мирзы-Якуба, который был к тому же, как оказалось, казначеем и главным евнухом, а значит, знал многие тайны личной жизни шаха. Мирза-Якуб мог огласить их, что считалось святотатством, а потому и вызывало всеобщее возмущение.

Чтобы как-то уладить разгорающийся конфликт, Грибоедов согласился на встречу Мирзы-Якуба с Манучар-ханом. Казалось, что все шло к примирению сторон, но... Мирза-Якуб в самый последний момент принял окончательное решение остаться под покровительством русского посланника, чем вызвал бурю негодования и проклятий в свой адрес.

Местный чиновник, благосклонно относившийся к русскому посланнику, предупреждал о грозящей опасности, но Грибоедов стоял на своем: «Никому не дозволено поднять руку на посланника великой державы».

Помимо этого, помощи у русского посла просили две женщины – армянка и грузинка, захваченные при набеге, заточённые в гарем шаха и насильно обращённые в мусульманства. Пленницы передали письмо послу, умоляли вернуть их на родину, а потом сами прибежали в дом русской миссии. «Вас защитит русский флаг!» сказал им посол Грибоедов.

Эти события вызвали бурю возмущения персов. Наступившее утро 30 января оказалось роковым. Со стороны улиц, примыкавших к русскому посольству, стали доноситься зловещий топот и гул толпы, которая приближалась к ограде. Вскоре у ворот сгрудились люди, выкрикивавшие гневные проклятия. Многие из них вооружились палками, камнями, кинжалами, палашами...

Персидские стражники, приставленные к охране русского посольства, не в силах были воспрепятствовать напору толпы, которая, взломав ворота, ворвалась во двор: «Бекош ура! Бекош ура!! (Убей его!)» — неслось отовсюду, возбуждая в толпе фанатическую ярость.

Русские казаки, защищаясь, открыли стрельбу, но это лишь разъярило толпу, которая ворвалась в здание, растекаясь по помещениям, круша все на своем пути. Кто-то уже взламывал крышу, на помощь им спешили другие. Остановить лавину погромщиков и головорезов не было никаких сил. Местная стража, расступившись перед разъяренной толпой, осталась лишь немой свидетельницей свершившегося.

Попытка иранских друзей вывес­ти российского посланника и тех, кто был с ним, через подземный ход не удалась. Александр Сергеевич Грибо­едов был зверски убит. Разъяренная толпа таскала его изу­родованный труп по улицам несколько дней, а потом бро­сила в общую яму, где уже лежала груда тел.

Позже, когда русское правительство потребовало вернуть тело Грибо­едова в Россию, его опознали лишь по руке, прострелен­ной на дуэли.

Втайне полагая, что русские получили достаточный урок, персы решили, что дальше заходить не следует, и отправили своего посла в Петербург с извинениями и лучшим драгоценным камнем из шахской коллекции. Алмаз  по имени «Шах» необыкновенной величины, три столетия назад принадлежал индийскому магарадже, затем попал в руки династии Великих Монголов, а теперь предназначен был в подарок императору – «смягчить гнев Севера».

Ужасная весть о гибели русского посланника и всей российской миссии в Тегеране достигла Тавриза 6 февраля.

От молодой Нины Грибоедовой старались всячески скрыть истину. Роман Чавчавадзе, приехавший в Тавриз, сумел убедить ее в том, что Грибоедов жив, и вселил в нее призрачную надежду. Ему даже удалось уговорить ее выехать в Тифлис, якобы по просьбе самого мужа, который собирался следом за ней вернуться домой.

Между тем весь Тифлис пребывал в трауре, и утаивать дальше такую ошеломляющую новость становилось невозможным.

Сама же Нина в письме к жене английского посланника 22 апреля 1829 года делилась своими переживаниями после возвращения в Тифлис: «Через несколько дней после моего приезда, тяжелых дней, проведенных в борьбе с тоской, охватившей меня, в борьбе с неясной тревогой и мрачными предчувствиями, все более раздиравшими меня, было решено, что лучше сразу сорвать покрывало, чем скрывать от меня ужасную правду. Свыше моих сил пересказывать вам все то, что я перенесла; я взываю к вашему сердцу любящей супруги, чтобы вы смогли оценить мою скорбь, я уверена, что вы поймете меня: мое здоровье не могло противостоять этому ужасному удару. Переворот, произошедший во всем моем существе, приблизил минуту моего избавления. Опустошенная душевными страданиями более, нежели страданиями физическими, лишь через несколько дней я смогла принять новый удар, который мне готовила судьба: мой бедный ребенок прожил час, а потом соединился со своим несчастным отцом — в мире, где, я надеюсь, будут оценены и их достоинства, и их жестокие страдания. Однако его успели окрестить, ему дали имя Александр в честь его бедного отца».

Нина не хотела, да и не могла думать о том ужасном времени! Но воспоминания приходили к ней помимо ее воли... Законопаченный гроб с останками того, кто когда-то был ее обожаемым Александром... Увидев его, она без чувств упала на руки матери и подбежавшего врача. Когда, несколько часов спустя, Нина в сопровождении родных шла по городу за медленно ехавшей траурной процессией, толпы людей, собравшихся на улице, молча расступались перед ней. С этих мгновений мир для Нины Грибоедовой-Чавчавадзе навсегда стал другим — этот мир не изменился внешне, но в нем не было теперь ее бесценного Сандро.

Каждый день она пешком ходила на могилу мужа. И так на протяжении долгих лет. Удивительная и восхитительная преданность и верность, продиктованные велением сердца и души...

Ее сердце всегда откликалось на чужие беды, огромные суммы из своего личного состояния Нина тратила на благотворительность. Со временем она перестала отказываться от развлечений и балов, с удовольствием посещала музыкальные вечера, часто сопровождала отца и сестру на приемах.

Гостеприимный дом Грибоедовой-Чавчавадзе в Тифлисе и Цинандали всегда был широко открыт для друзей и знакомых, но только улыбающаяся, блистающая все больше расцветающей настоящей южной красотой Нина Александровна никогда не снимала на этих вечерах чёрного платья вдовы. Надев его на семнадцатом году жизни, Нина Грибоедова оставалась в нем все дальнейшие 28 лет, до самой могилы. Платье ее могло быть роскошным, выписанным из столицы моды Парижа, бархатным, кружевным или шёлковым, но все равно оно было вдовьим и печальным. В скорбном трауре она появлялась всюду. Грузинские женщины часто ходят в чёрном, так что ее вдовий наряд вызывал недоумение лишь в первые годы. Потом окружающие привыкли, находя в этом даже особый шарм. Неутомимые, не потерявшие надежд поклонники дружно называли Нину Александровну «черной розой Тифлиса», седовласые кавалеры постарше при встрече почтительно склоняли головы и почитали за особую честь поцеловать ее руку. Их душевные порывы часто не были для Нины тайными, но она относилась ко всем с равным уважением, и сердце ее молчало.

Через всю жизнь пронесла Нина Чавчавадзе свою первую и единственную любовь. «Больше всего на свете, — писал один из ее современников, — дорожила она именем Грибоедова, и своею прекрасною, святою личностью еще ярче осветила это славное русское имя».

Нина Александровна Грибоедова-Чавчавадзе скончалась в июне 1857 года, в возрасте неполных сорока пяти лет, от холеры, бушующей в Тифлисе, где она в то время жила с сестрой. Ухаживая за больным родственником, Нина Александровна отказалась покинуть город, выходила больного, но безнадежно заболела сама. Уже чувствуя приближение ухода из жизни, она сказала: «Похороните меня рядом с ним».

Высоко над Тбилиси, в монастыре Святого Давида, что на горе Мтацминда, покоится их прах. Сюда, к увитой плющом нише с двумя могилами, приходит много людей. На одном из надгробий, обхватив распятие, рыдает коленопреклоненная женщина, отлитая из бронзы. Все свое великое и трепетное чувство вложила Нина в слова, выбитые на холодном и тяжелом черном камне могильной плиты: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя!»